Неточные совпадения
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал
следов того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты, сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее о том, что они
говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только...
Все эти
следы его жизни как будто охватили его и
говорили ему: «нет, ты не уйдешь от нас и не будешь другим, а будешь такой же, каков был: с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями и вечным ожиданием счастья, которое не далось и невозможно тебе».
— В том-то и дело, что есть. Зять делал выправки:
говорит, будто и
след простыл, но ведь он человек военный: мастер притопывать шпорой, а если бы похлопотать по судам…
— Нельзя же было кричать на все комнаты о том, что мы здесь
говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только
говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на
след. Вы только его выдадите. Подождите: я видел его и
говорил с ним сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы
поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, —
говорит со смыслом, а как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные не
говорят со смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если… ну как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж
след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный дворец» допросить поскорее Заметова.
— Нет, поздно. Ты правду сказал, — с задумчивым унынием
говорила она, — мы зашли далеко, а выхода нет: надо скорей расстаться и замести
след прошлого. Прощай! — сухо, с горечью, прибавила она и, склонив голову, пошла было по дорожке.
— Для кого-нибудь да берегу, —
говорил он задумчиво, как будто глядя вдаль, и продолжал не верить в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными
следами, а все хотел видеть идеал бытия и стремления человека в строгом понимании и отправлении жизни.
«Какая же она теперь? Хорошенькая,
говорит Марфенька и бабушка тоже: увидим!» — думал он, а теперь пока шел
следом за Марфенькой.
— Ну, — продолжал он бурно, едва успевая
говорить, — на остывший
след этой огненной полосы, этой молнии жизни, ложится потом покой, улыбка отдыха от сладкой бури, благородное воспоминание к прошлому, тишина!
— Вы мне нужны, — шептала она: — вы просили мук, казни — я дам вам их! «Это жизнь!» —
говорили вы: — вот она — мучайтесь, и я буду мучаться, будем вместе мучаться… «Страсть прекрасна: она кладет на всю жизнь долгий
след, и этот
след люди называют счастьем!..» Кто это проповедовал? А теперь бежать: нет! оставайтесь, вместе кинемся в ту бездну! «Это жизнь, и только это!» —
говорили вы, — вот и давайте жить! Вы меня учили любить, вы преподавали страсть, вы развивали ее…
Он смущался, уходил и сам не знал, что с ним делается. Перед выходом у всех оказалось что-нибудь: у кого колечко, у кого вышитый кисет, не
говоря о тех знаках нежности, которые не оставляют
следа по себе. Иные удивлялись, кто почувствительнее, ударились в слезы, а большая часть посмеялись над собой и друг над другом.
Помнившие ее молодою
говорят, что она была живая, очень красивая, стройная, немного чопорная девушка и что возня с хозяйством обратила ее в вечно движущуюся и бойкую на слова женщину. Но
следы молодости и иных манер остались в ней.
— Она гуляла задумчиво одна… — тихо
говорил он, а Полина Карповна, играя цепочкой его часов, подставляла свое ухо к его губам. — Я шел по ее
следам, хотел наконец допроситься у ней ответа… она сошла несколько шагов с обрыва, как вдруг навстречу ей вышел…
У всякого в голове, конечно, шевелились эти мысли, но никто не
говорил об этом и некогда было: надо было действовать — и действовали. Какую энергию, сметливость и присутствие духа обнаружили тут многие! Савичу точно праздник: выпачканный, оборванный, с сияющими глазами, он летал всюду, где ветер оставлял по себе какой-нибудь разрушительный
след.
Привалов переживал медовый месяц своего незаконного счастья. Собственно
говоря, он плыл по течению, которое с первого момента закружило его и понесло вперед властной пенившейся волной. Когда он ночью вышел из половодовского дома в достопамятный день бала, унося на лице
следы безумных поцелуев Антониды Ивановны, совесть проснулась в нем и внутренний голос сказал: «Ведь ты не любишь эту женщину, которая сейчас осыпала тебя своими ласками…»
В низовьях Такема разбивается на три рукава. Они все впадают в длинную заводь, которая тянется вдоль берега моря и отделена от него песчаным валом. Раньше устье Такемы было в 12 км от моря, там, где долина суживается и образует «щеки». Об этом красноречиво
говорят следы коррозии [Углубления, проделанные морским прибоем в горной породе.] с левой стороны долины, у подножия отодвинутых ныне в глубь страны береговых обрывов, состоящих из аклировидного гранита.
Река Сица считается хорошим охотничьим местом, и действительно,
следы изюбров встречались чуть ли не на каждом шагу. Избитая земля, истрепанные кусты, клочья шерсти и обломки рогов
говорили о том, что здесь происходят главные бои.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом
говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не
след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
Все это делалось не ради рисовки: мы слишком хорошо знали друг друга. Делалось это просто по вкоренившейся многолетней привычке не пропускать никакой мелочи и ко всему относиться внимательно. Если бы он не занимался изучением
следов с детства, то умер бы с голода. Когда я пропускал какой-нибудь ясный
след, Дерсу подсмеивался надо мной, покачивал головой и
говорил...
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал
следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел
следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал
следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не
говорили.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек, не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки, не таскался за нею по
следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок, не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он
говорил, что все на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе не напрасно плут, а таким ему и надобно быть по его обстоятельствам, что не быть ему плутом, — не
говоря уж о том, что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Савастьяновна уходит;
следом за ней является Мутовкина. Она гораздо представительнее своей предшественницы; одета в платье из настоящего терно, на голове тюлевый чепчик с желтыми шелковыми лентами, на плечах новый драдедамовый платок. Памятуя старинную связь, Мутовкина не церемонится с матушкой и
говорит ей «ты».
— Постой же, вылезем, а потом пойдем по
следам. Тут что-нибудь да кроется. Нет, Катерина, я
говорил тебе, что отец твой недобрый человек; не так он и делал все, как православный.
Смолин первым делом его познакомил с восточными людьми Пахро и Абазом, и давай индейца для отыскивания
следов по шулерским мельницам таскать — выучил пить и играть в модную тогда стуколку… Запутали, закружили юношу. В один прекрасный день он поехал ночью из игорного притона домой — да и пропал.
Поговорили и забыли.
Рус<ского> геогр. общества», 1870 г., т. I, №№ 2 и 3, и «Аинско-русский словарь».]
говорит, что было время, когда около одной лишь бухты Буссе было 8 больших аинских селений и число жителей в одном из них доходило до 200; около Найбы он видел
следы многих селений.
Но всегда есть исключения: иногда и в степи попадаются беляки, иногда и в лесных местах, как, например, около Москвы, водятся русаки, только они почти никогда не ложатся на дневку в большом лесу, а всегда на открытых местах или в мелком кустарнике; старый русак, матерой, как
говорят охотники, всегда крупнее и жирнее беляка одного с ним возраста и в то же время как-то складнее: уши у русака острее; лапки его, особенно передние, поменьше и поуютнее, и потому русачий малик (
след) отличается с первого взгляда от беличьего.
К великому нашему изумлению на перевале не было ороча. Он спустился на другую сторону хребта — об этом ясно
говорили оставленные им
следы. Действительно, скоро за водоразделом мы увидели дым костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела вода, называется Туки и что она впадает в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не пойдет и вернется на Тумнин.
И мне
говорили, что Пушкина
следВ туземной легенде остался:
«К поэту летал соловей по ночам,
Как в небо луна выплывала,
И вместе с поэтом он пел — и, певцам
Внимая, природа смолкала!
— А я доволен тем, что показал вам этот журнал, —
говорил Лаврецкий, идя за нею
следом, — я уже привык ничего не скрывать от вас и надеюсь, что и вы отплатите мне таким же доверием.
— Может, и будет, да говорить-то об этом не
след, Степан Романыч, — нравоучительно заметил старик. — Не таковское это дело…
— Подумайте сами, мадам Шойбес, —
говорит он, глядя на стол, разводя руками и щурясь, — подумайте, какому риску я здесь подвергаюсь! Девушка была обманным образом вовлечена в это… в как его… ну, словом, в дом терпимости, выражаясь высоким слогом. Теперь родители разыскивают ее через полицию. Хорошо-с. Она попадает из одного места в другое, из пятого в десятое… Наконец
след находится у вас, и главное, — подумайте! — в моем околотке! Что я могу поделать?
Отец очень любил обходить с ружьем по
следу русаков и охотился иногда за ними; но, к сожалению, он не брал меня с собою,
говоря, что для меня это будет утомительно и что я буду ему мешать.
— Много их тут сегодня прошло:
след на
следе так и лепится! —
говорил он. — И мостик себе даже устроили! — прибавил он, показывая Вихрову на две слеги, перекинутые через реку.
— Мало ли денег! Да ведь и я не с ветру
говорю, а настоящее дело докладываю. Коли много денег кажется, поторговаться можно. Уступит и за семьсот. А и не уступит, все-таки упускать не
след. Деньги-то, которые ты тут отдашь, словно в ламбарте будут. Еще лучше, потому что в Москву за процентами ездить не нужно, сами придут.
Поэтому, когда им случалось вдвоем обедать, то у Марьи Петровны всегда до того раскипалось сердце, что она, как ужаленная, выскакивала из-за стола и, не
говоря ни слова, выбегала из комнаты, а Сенечка
следом за ней приставал:"Кажется, я, добрый друг маменька, ничем вас не огорчил?"Наконец, когда Марья Петровна утром просыпалась, то, сплеснув себе наскоро лицо и руки холодною водой и накинув старенькую ситцевую блузу, тотчас же отправлялась по хозяйству и уж затем целое утро переходила от погреба к конюшне, от конюшни в контору, а там в оранжерею, а там на скотный двор.
А
следом за ними шел дворник, подталкивая старика сзади, в шарманку, и
говорил угрожающим голосом...
О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу, ты самоуверенна и дерзка, ты
говоришь: я одна живу — смотрите! а у самой дни бегут и исчезают без
следа и без счета, и все в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег…
— Сволочь! — кратко
говорил он вслед им, и глаза его блестели острой, как шило, усмешкой. Потом, держа голову вызывающе прямо, он шел
следом за ними и вызывал...
…Странно, я писал сегодня о высочайших вершинах в человеческой истории, я все время дышал чистейшим горным воздухом мысли, а внутри как-то облачно, паутинно и крестом — какой-то четырехлапый икс. Или это мои лапы, и все оттого, что они были долго у меня перед глазами — мои лохматые лапы. Я не люблю
говорить о них — и не люблю их: это
след дикой эпохи. Неужели во мне действительно —
— Я в нем уверен, —
говорил старик Люберцев, — в нем наша, люберцевская кровь. Батюшка у меня умер на службе, я — на службе умру, и он пойдет по нашим
следам. Старайся, мой друг, воздерживаться от теорий, а паче всего от поэзии… ну ее! Держись фактов — это в нашем деле главное. А пуще всего пекись об здоровье. Береги себя, друг мой, не искушайся! Ведь ты здоров?
— Аминь! — примолвил дядя, положив ему руки на плечи. — Ну, Александр, советую тебе не медлить: сейчас же напиши к Ивану Иванычу, чтобы прислал тебе работу в отделение сельского хозяйства. Ты по горячим
следам, после всех глупостей, теперь напишешь преумную вещь. А он все заговаривает: «Что ж,
говорит, ваш племянник…»
— Я сейчас от них. Отчего отцу не согласиться? Напротив, он со слезами на глазах выслушал мое предложение; обнял меня и сказал, что теперь он может умереть спокойно: что он знает, кому вверяет счастье дочери… «Идите,
говорит, только по
следам вашего дядюшки!»
—
Поговорим лучше о тебе, — сказал он, — ты, кажется, идешь по моим
следам…
Второе и главное условие — этого, пожалуй, автору не
говорите из сожаления к молодости и авторскому самолюбию, самому беспокойному из всех самолюбий, — нужен талант, а его тут и
следа нет.
В этом письме он
говорил ей, что пишет к ней из Франкфурта, куда приехал единственно для того, чтобы отыскать ее
следы; что он очень хорошо сознает, до какой степени он лишен малейшего права на то, чтобы она ему отозвалась; что он ничем не заслужил ее прощения — и надеется только на то, что она, среди счастливой обстановки, в которой находится, давно позабыла о самом его существовании.
Я почти положительно знаю, что вот с этого-то рокового утра и начались первые явные
следы того состояния, которое и привело,
говорят, бедного Андрея Антоновича в то известное особое заведение в Швейцарии, где он будто бы теперь собирается с новыми силами.
Стоит взглянуть на этот снимок (секретарь берет его со стола и
говорит: вот он!), чтоб убедиться, что такую путаницу перекрестных
следов могут оставить только существа, достоверно знающие, что ожидает их впереди, и потому имеющие полное основание спешить.
— Так… так… знала я, что ты это присоветуешь. Ну хорошо. Положим, что сделается по-твоему. Как ни несносно мне будет ненавистника моего всегда подле себя видеть, — ну, да видно пожалеть обо мне некому. Молода была — крест несла, а старухе и подавно от креста отказываться не
след. Допустим это, будем теперь об другом
говорить. Покуда мы с папенькой живы — ну и он будет жить в Головлеве, с голоду не помрет. А потом как?
мысленно повторял я чудесные строки и видел эти, очень знакомые мне, едва заметные тропы, видел таинственные
следы, которыми примята трава, еще не стряхнувшая капель росы, тяжелых, как ртуть. Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично все, о чем
говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою — легкой и приятной, стихи звучали, как благовест новой жизни. Какое это счастье — быть грамотным!
— Что хвалить! —
говорил он Бенефактову. — Вы, отец Захария, воля ваша, легкомысленник; вы вспоминаете про него словно про молоко в коровий
след.